Abstract: After the seventy-year break in religious life under the Soviet regime, Jewish communities in Russia revived and multiplied, now consisting mostly of new "returnees to the faith," ba'alei and ba'alot teshuvah. This article, based on biographical interviews and other sources, examines the outlook, self-image and everyday life of women "returnees," ba'alot teshuvah, in a contemporary community of Lubavitch Hasidim in Moscow. Chabad women's claims to modernity and their understanding of it, their view of their community and the social hierarchies in it, and their prioritizing of religious practice over meaning and of action over belief are examined in the contexts of women's religiosity in historical Hasidism, in present-day ultra-Orthodox communities in Israel and America, and in other traditional cultures (focusing on the "alternative modernity" of voluntarily traditional subjects) and in light of Lubavitch movement policies, late Soviet "authoritative discourse" and the current Russian move toward "conservative modernization."
Abstract: Отталкиваясь от распространенных в антисионистской кампании обвинений евреев-эмигрантов и отказников в меркантильности и потребительстве, статья рассматривает вещественный мир и его осмысление в советском и еврейском нарративах эмиграции, сосредотачиваясь на трех ситуациях: иммиграция вещей, эмиграция вещей и вещь как альтернатива эмиграции. Отмечая предубеждение против материального как традиционную установку мемуаристов, причисляющих себя к интеллигенции, автор тем не менее обнаруживает несколько категорий вещей, регулярно упоминаемых в разнообразных рассказах о своей и чужой эмиграции, и исследует то, как эти вещи проблематизируются и социализируются, превращаясь из
машинально используемых предметов в «социальные объекты», наделенные в антагонистичных нарративах различным, иногда противоположным, значением.
Abstract: Статья исследует еврейскую религиозную палитру Москвы, которая в основных своих чертах может экстраполироваться на всю Россию, с особым вниманиям описывая две крайно сти спектра, две «секты», в представлении части аудитории: ультраортодоксальный любавичский хасидизм и реформистский (прогрессивный) иудаизм, а также отмечая несколько промежуточных вариантов соблюдения: домашнее проведение праздников, спорадическое посещение хоральной синагоги, создание новых камерных синагог. На материале опубликованных источников и интервью с представителями разных групп московских евреев анализируются, с одной стороны, основные стратегии общинного строительства и саморепрезентации Хабада и прогрессивного иудаизма, с другой — различные реакции на эти стратегии и на иные особенности идеологии и практики обоих движений, что в совокупности позволяет объяснить быстрый и всеобъемлющий успех Хабада, подлинные и мнимые компоненты этого успеха, количественный неуспех реформизма и неприятие обеих деноминаций «традиционно» ориентированной публикой, чье религиозное поведение может маркироваться крылатой фразой: «синагога, в которую
я не хожу, — ортодоксальная».
